asterdie

Меня давно заботит вопрос: как сильно влияют на наше восприятие имена, статусы, регалии и общепринятая позиция. Как бы я оценила великие произведения, не зная, что они великие? И стала бы я восхищаться чепухой, если бы мне преподнесли ее под известной маркой? Сдается мне, что результаты были б печальные.Ну вот и очередная история. «Надя». Не имея представления о сюрреализме, Андре Бретоне, «автоматическом письме», «Магнитных полях», свободе творчества от диктата разума, о том, что французы включили ее в 50 лучших книг ХХ века, стала бы я вчитываться в эту Наденьку? Но я знала и вчитывалась. Начало было впечатляющим. Никаких прелюдий и подготовительных этапов, прям сразу «Кто я есмь?». Но по ходу книги ни я, ни Бретон к ответу не приблизились и на миллиметр. Если не сказать, что мы ушли от него в противоположном направлении, т.к. закончилось всё вопросом «Я ли это?». Кроме того не могу похвастаться, что нашла тут любовь, если только сюрреалистическую…! Еле касаясь земли, появилась Надя, немного почудила и растворилась в небытие. Мой единственный трофей в этом опусе – это «мир неожиданных сближений, ошеломляющих совпадений, рефлексов, заглушающих умственные потуги, согласований, возникающих разом, как аккорды на фортепьяно, вспышек, которые заставляли бы меня прозреть и увидеть, насколько они стремительнее других». Я тоже млею от всевозможных совпадений, которые подкидывает нам жизнь. Например, я оценила дважды повторившееся пришествие гостии к месье Бретону (теперь я знаю, как называется евхаристический хлеб!).Сюрреалистический метод автора предполагает оставлять «свободно плавать на поверхности все, что всплывает». Жизненный опыт показывает, что всплывает обычно не самое лучшее. Нагромождение всякой всячины, на которой останавливается мысль Бретона, меня не восхитило. Фильм про китайца, окровавленное тело ребенка, насекомое мшиного цвета, белый правильный полуцилиндр – не самые интересные объекты для меня. Тем более странным после всего этого кажется фрагмент, в котором на полном серьезе Бретон излагает свой взгляд на методы лечения в психиатрических клиниках. Если бы я не была взрослой серьезной барышней, то я бы подумала, что автора отпустило на этом моменте. Но вспоминая предупреждение из начала книги - «Те, кто смеется над последней фразой, — свиньи», остерегусь потешаться над основоположником сюрреализма. Пора подытожить. Не могу сказать, что я падка на лихие сюжеты или плохо переношу бессмыслицу, но в таких случаях мне нужно хоть что-то – завораживающий язык, изящный стиль, какое-нибудь волшебство, вдруг возникающее между строчек. Но не случилось. Вполне возможно, на французском все это выглядит как-то иначе, тем более что книга была снабжена фотографиями Парижа, которые, возможно, создают нужную атмосферу.. Фотографий у меня не было, были только загадочные рисунки Нади. Я не прониклась. Единственный образ, который застрял в памяти, - «ее папоротниковые глаза», которые «распахиваются тому миру, где хлопанье крыльев необъятной надежды едва отличимо от другого шума — шума ужаса; они распахиваются тому миру, в котором я различал лишь вечно закрывающиеся глаза».P.S. В «Лучших книгах XX века. Последняя опись перед распродажей» Бегбедер говорит, что последняя фраза книги - «Красота будет конвульсивной или не будет вовсе». В русском переводе нет ничего похожего на это. Загадка…!!!